В декабре 2011 года на Болотной площади, а позже на проспекте Сахарова вместе с несколькотысячным скоплением «рассерженных горожан» по поводу несогласия с оглашенными результатами парламентских выборов засветилось много разных общественно-политических деятелей. Любых калибров и мастей.
Почему тогда, в 2011 году после парламентских выборов достаточно большое количество возбужденных людей вышло на улицы городов по призыву белоленточников? Чем так критически не понравились людям результаты парламентских выборов того декабря? Разумеется, дело не только в «волшебнике» Чурове. Дело в том, что манипуляция чувствуется обществом всегда.
К выборам 2011 года системная практика применения манипулятивных политтехнологий как принципа организации внутренней политики на самом высоком уровне под условным названием «суверенная демократия» достигла апогея. Почувствовав критическое напряжение нерва активной части общества, технологи реализовали протестный дивертисмент. Все СМИ транслировали «болотное кино». Чудом удалось не перейти точку невозврата.
В 2000-е отсутствие реальной базовой внутриполитической архитектуры компенсировалось разными симуляторами, обеспеченными политтехнологиями. Modus operandi в режиме «суверенной демократии» — это ситуативная рефлексия и желание понравиться всем и вся в конкретный момент. Причем направления движения мысли и управленческих решений иногда с интервалом в месяц менялись с точностью до наоборот. Основной жертвой на алтаре «суверенной демократии» был образ власти. Ценой сиюминутных выигрышей от политических интриг — десакрализация власти в целом.
Такая тактика «победы любой ценой», без принципов и правил, не жалея ни своих, ни чужих, игра ради игры в итоге чуть не привела страну к очередному хаосу разрушения государства. В этом смысле белоленточное движение 2011–2012 годов можно считать продуктом и производной от «суверенной демократии» 2000-х.
После выборов в Госдуму 2011 года власть отказалась от услуг предыдущих демиургов внутренней политики. Сегодня мы ушли от практик «манипулятивной демократии» к созданию прозрачной архитектуры публичной политики. Обязательным условием и фундаментом новой внутриполитической системы стали нормы политической конкуренции, зафиксированные в законах основных принципов и общих (для всех) правил политической работы и борьбы.
Сегодня наблюдатели фиксируют регулярный диалог между государством и обществом. Это улица с двусторонним и многополосным движением. Конечно, никто не говорит, что нет проблем или что этот диалог благостен, как сахарная пудра на пасхальном куличе. Со всеми издержками и долей определенного взаимного недоверия (наследие старой схемы) этот диалог идет. Это, в свою очередь, не позволяет концентрироваться негативным энергиям как в сознании каждого гражданина, так и в обществе в целом.
Кто-то скептически относится к этому процессу, но вряд ли кто может отрицать, что механизмы этих коммуникаций и по вертикали, и по горизонтали сформированы и действуют с учетом наших политических традиций и современных тенденций мирового опыта процедур «прямой демократии», последовательным сторонником которых является кремлевский политменеджер Вячеслав Володин.
Оценивая состояние институтов политической системы накануне предстоящих парламентских выборов, естественной точкой отсчета для исследования является состояние политических институтов и качества власти накануне предыдущего федерального электорального цикла (март 2011 года).
Даже поверхностный анализ указывает на существенные метаморфозы, произошедшие за истекшие годы. В период проведения политической реформы 2011–2015 годов произошло резкое повышение открытости и конкурентности избирательной системы; существенное изменение законодательства в части регистрации политических партий и, наконец, возвращение к смешанной пропорционально-мажоритарной системе выборов парламента. В 225 одномандатных округах по всей стране вернулись прямые выборы депутатов. Участие партий в выборах также упростилось.
В последние годы увеличилось представительство системной оппозиции на разных уровнях в институтах власти — губернаторы, сенаторы, депутаты. Причем с твердой гарантией со стороны власти сохранения политической идентичности того или иного политика.
Что касается так называемой «несистемной оппозиции», то в новой политической системе нашлось место и ей. Если до 2011 года «несистемщики» действовали за пределами легального политического поля, часто пробивая тонкие места политической системы, то сегодня, принимая правила игры, многие представители этого лагеря участвуют в электоральном процессе. Конечно, хватает буйных и ангажированных извне, но система работает.
После президентских выборов 2012 года границы «путинского большинства» значительно раздвинулись. Ложный концепт самозваного «прогрессивного меньшинства», по факту обладавшего всей полнотой политических прав, и якобы «молчаливого большинства», которому часто отказывали в праве активного участия в реальном политическом процессе, был дезавуирован архитекторами новой внутренней политики. Сам Путин встал во главе этого самого большинства, дав ему свое имя. После марта 2014 года, на волне возвращения Крыма в родную гавань, границ этого большинства совсем не стало, остались малые островки «несистемной оппозиции».
Происходит перестроение на марше «путинского большинства», укрепились институциональные и политические позиции двух его основ — «Единой России» и ОНФ. Конечно, статус правящей партии, которая несет основную ответственность за социально-экономическую ситуацию в стране в условиях экономического и внешнеполитического кризиса, является особым вызовом на предстоящих парламентских выборах. Многие недоброжелатели предсказывают «Единой России» непростую борьбу, особенно в одномандатных округах, где лицом к лицу с избирателем придется отвечать на непростые вопросы. Но никто и не обещал, что будет легко. Обещали, что будет честно. И повода думать, что будет иначе, нет ни у кого.