Политолог Тимофей Сергейцев — о потребительской лихорадке, управлении поведением и военных победах
Рекламный лозунг одной довольно известной туристической фирмы, вынесенный в название этой статьи и часто звучавший на центральных каналах телевидения, очень точно фиксирует отнюдь не рекламный, а совершенно реальный феномен — именно так представляют себе действительный смысл своей жизни многие хорошо зарабатывающие средние бизнесмены. И реализуют этот принцип на практике — их настоящая жизнь начинается только на отдыхе. Ради отдыха они и работают. И этим счастливчикам стараются подражать многие, если не все.
Есть и обратный стиль жизни, прямо противоположный, — отдыхать, чтобы работать. Именно такой стиль жизни предлагался в качестве главной и единственной модели поведения советским коммунистическим (социалистическим) обществом, которого больше нет. Как кажется, именно отказ от осмысленности труда, от его ценности и даже священности на излете советской эпохи определил самоубийство КПСС и падение СССР, наш переход к сегодняшнему состоянию. Прежде всего правящая советская партийная элита устала от подвига и захотела «заслуженного» комфорта, собственности и передачи всего этого по наследству. Всем остальным обещали то же самое на их «уровне».
Греческая философия гедонизма пыталась построить этику. То есть правила поведения, которые не общество навязывает человеку (это как раз мораль, а не этика), но которые человек принимает для себя сам. Целью такого этического использования удовольствия было преодоление страдания. Чтобы понять, насколько далека такая философия удовольствия, скажем, по Эпикуру от современного тотального искушения потреблением, развратом, насилием, бездельем и прочими «радостями жизни», стоит вспомнить, как Эпикур утешал тех, кто страдает от страха смерти. «Ну, не будет Вас больше, мой дорогой (дорогая), — ничего страшного, ведь было время, когда Вас не было — из-за этого Вы же не страдаете?» Эпикур предлагал извлекать удовольствия из как можно более скромных занятий и обстоятельств, стремясь ко всё большему самоограничению. Сегодня сделать эпикурейские удовольствия предметом рекламы и массовой продажи было бы трудно.
Иеремия Бентам, отец всей современной идеологии, решил проблему страдания и наслаждения, боли и удовольствия. Человек должен вести себя так, как велит ему общество, нечего ему тут самому рассуждать и решать. Поэтому нужно отформатировать человека так, чтобы он стремился к наслаждению и удовольствию, избегая боли и страдания. Разве это не естественно для человека? Разве не проще добиться этого результата, чем любого другого? Общественная польза такого решения также очевидна: именно посылая сигналы боли и наслаждения, можно в совершенстве управлять таким человеком, добиться любого желаемого общественного порядка.
Может показаться, что всё это уже было, ничего нового Бентам не изобрел. Разве Древний Рим не закончил тем, что предложил плебсу хлеб и зрелища в неограниченном объеме? Всё кончилось печально, но не сразу же? Несколько сот лет протянуть-то можно? А вот и нет. Древнему Риму не нужна была идеология удовольствий как стиля жизни. Он предлагал гражданам непосредственно сами удовольствия. В этом и было его величие, так сказать.
А вот идеология удовольствий после Бентама вовсе не обещает никаких удовольствий, она лишь предписывает стремиться к ним. А получит массовый современный потребитель эрзац, суррогат, подделку, имитацию.
Насколько глубоко бентамовская конструкция управления поведением через боль-наслаждение пронизывает современную массовую культуру, можно оценить, например, по тому, как прорываются у героя любимых мною «Дозоров» Лукьяненко сокровенные мысли о том, что добро и зло есть всего лишь человеческие фантазии, навеянные болью и наслаждением.
Анализируя современную массовую литературу, мы можем обнаружить вполне небентамовские и даже антибентамовские программы поведения. Один из главных героев сверхпопулярного «Шантарама» задает другим задачу-загадку: чем боль отличается от страдания? И что следует предпочесть? Заметим, об удовольствиях речи не идет, поскольку беседуют люди свободные и сильные, предоставленные самим себе. Так вот: боль ничего не говорит человеку о внешнем мире, а страдание связывает его с другими людьми, со вселенной, с Богом. Хочешь быть человеком — выбирай страдание.
Кодекс бусидо предлагает из всех альтернатив без колебаний выбирать смерть. Христос учил страдать, а не наслаждаться, именно так пролагая путь к спасению. Но это уже не только не мораль, но даже и не этика, а нравственность, внутренний личностный закон. Так эти три понятия различал Юрген Хабермас, требуя, чтобы мораль, этика и нравственность имели свои собственные институты, иначе никакая демократия работать не будет.
Это наш культурный, континентальный ответ либеральному тоталитаризму англосаксонского, островного, бентамовского разлива.
Могли бы мы, русские, победить во всех оборонительных войнах, в Великой Отечественной, если бы мы строили свою цивилизацию по Иеремии Бентаму? Который, кстати сказать, и был главным соблазнителем Сперанского, приближенного Александра I, по вопросу формального конституционализма.
Ответ очевиден. Радость и благодать так же нетождественны удовольствиям, как и страдание — боли.
Борис Стругацкий перед смертью размышлял о том, что гедонистов придется урезонивать с помощью террора аскетов. Может, так и будет. Но я думаю, нам хватит культуры, истории и традиции, чтобы вылечиться от потребительской лихорадки эволюционным путем. Но не факт, что это получится у США.