76 лет назад, 22 июня, в 12 часов 15 минут Вячеслав Молотов объявил по радио о нападении германских войск на СССР.
Этот день на всю жизнь запомнился даже тем, кто был еще ребенком. Воспоминаниями о смерти и голоде, дружбе и взаимовыручке, эвакуации и возвращении домой с «Известиями» поделились известные люди, пережившие Великую Отечественную войну.
«Помню тот безумный, дурной восторг, который охватил подрастающее поколение»
Марк Захаров, режиссер театра и кино, актер, сценарист и литератор (22 июня 1941 года ему было 7 лет):
— Мы жили тогда на улице Заморёнова. После выступления Молотова я выскочил на наш двор. Там собралось большое количество ребятни, которая с восторгом обсуждала это. Помню тот безумный, дурной восторг, который охватил подрастающее поколение, тинейджеров, как сейчас говорят. Казалось, что началась героическая замечательная эпоха, а противные тягучие будни наконец-то кончились. Это радостное всеобщее возбуждение в какой-то степени удалось передать Калатозову в его замечательном фильме «Летят журавли». Я помню еще, как контрастировали с настроением моих однокашников унылые и напряженные физиономии взрослых. Это довольно необычное воспоминание.
Когда мы с бабушкой и матерью отправлялись в эвакуацию, на пристани Речного вокзала в Москве завыли собаки, которых не взяли с собой на пароход (это было запрещено правилами). И вот они выли, выли, глядя на отплывающие пароходы. Это врезалось в мое сознание как первое ощущение нового тревожного времени.
Нас эвакуировали в Татарию, жили мы недалеко от города Чистополя. В 1942 году мы с мамой вернулись в Москву. И оказалось, что наши две комнаты в коммунальной квартире заняты. Тогда соседка, ее звали Екатерина Борисовна, открыла дверь своей маленькой комнаты и сказала: «Ну поживите у меня, располагайтесь». Это была особая примета того времени. Могло бы это быть сейчас?
Нина Гребешкова, актриса (22 июня 1941 года ей было 11 лет):
— 22 июня, воскресенье, я иду покупать билет на просмотр какого-то фильма в «Юный зритель» на Арбате, недалеко от нашего дома. И вдруг слышу изо всех открытых окон что-то тревожное. Я встречаю свою знакомую девочку, она мне говорит: «Война началась». Я побежала домой, там плакала мама и плакал папа. Он говорил: «Я, конечно, пойду на фронт. Как же ты останешься с тремя детьми?»
Как ни странно, военные годы были прекрасные. Мы с мамой и братьями уехали в эвакуацию, жили в селе в Пензенской области. Ходили в школу за пять километров, а на пути был овраг, в котором жили волки. Мы перебегали его с закрытыми глазами. Учителя у нас были очень хорошие. В эту же деревню была эвакуирована Академия имени Фрунзе. Историю преподавал замечательный человек. Он не ставил никаких отметок, просто садился и рассказывал.
Возвращались мы в Москву очень трагикомично. Два моих брата уехали, а мы с мамой остались на платформе. Мы поехали в Пензу, у нас был вызов в Москву, билеты, но сесть в поезд было ужасно сложно. Была огромная толпа. Помню, передо мной стоял военный, он поставил на платформу чемодан, а из-под вагона протянулись руки и украли его.
Когда мы были в эвакуации, я мечтала о Москве, представляла ее себе. А приехали — темный город. В нашей коммунальной комнате не осталось ни одного стула. Всё, что горело, сожгли люди, которые лишись жилья из-за бомбежек. У нас ведь было печное отопление. Их перед нашим приездом переселили.
Организовано всё было потрясающе — по сравнению с тем, что потом было в жизни. В послевоенные годы в школе нам давали завтраки. У мамы было трое детей, и нас еще кормили обедом. Летом были городские детские лагеря. Никогда не забуду, как наш пионерский отряд 70-й школы шел по Садовому кольцу, развевалось большое знамя, и мы пели:
Артиллеристы, точный дан приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас!
Из многих тысяч батарей
За слезы наших матерей,
За нашу Родину — огонь! Огонь!
«Я был убежден, что война — это весело и легко, как игра»
Юрий Энтин, драматург, поэт-песенник (22 июня 1941 года ему было 6 лет):
— Мы жили тогда в Москве на Кирпичной улице, около Измайловского парка. Я играл во дворе. Позвала мама, я пошел домой. Выступал Молотов. Родители слушали с ужасом, а я — почти с радостью. Потом я выбежал на улицу, и мы с ребятами стали радоваться, обсуждали, как разгромим немцев. Стали смотреть в небо — не полетят ли самолеты. Я даже залез на дерево, чтобы лучше видеть битву. Пропаганда была такая, что если на нас нападут, то мы свободно всех разгромим. И я был убежден, что война — это весело и легко, как игра. Но через несколько дней до меня дошло, что война — это совсем другое. Отец ушел на фронт, а мы поехали в эвакуацию в город Оренбург. По дороге заболела и умерла моя родная сестра.
В Оренбурге у хозяев дома, в котором мы жили, было радио с наушниками. Каждый день я слушал сообщения Совинформбюро и, подражая всем интонациям Левитана, объявлял о поражениях и победах. Узнать последние известия сходились все соседи, и я быстро заслужил их уважение.
После победы в Сталинграде в 1943 году мы вернулись в Москву. Отец прошел всю войну, потом помогал в создании промышленности в ГДР. Домой он вернулся уже в конце 1945 года.
Спустя много лет, как воспоминание об Оренбурге, мы с Давидом Тухмановым написали гимн этого города. Я помню Оренбург и часто там бываю, там похоронена моя сестра. В прошлом году на Красной площади Оренбургский хор пел мои песни во время книжного фестиваля.
Андрей Дементьев, поэт (22 июня 1941 года ему было почти 13 лет):
— Я запомнил, как по радио передали, что без объявления войны на нас напала Германия. Все стояли на улице возле больших репродукторов, говорил Молотов. Кто-то молчал, кто-то плакал. А потом начались проводы на фронт.
Это был тяжелейший день. Я еще не понимал, какие ждут впереди опасности и трагедии. Но переживал, как и другие мальчишки и девчонки, со взрослыми наравне. Уже шли бомбежки в Киеве и Вильнюсе. Но знаете, у меня, у пацана, у моих одноклассников и всех моих соседей была полная уверенность, что мы победим, и скоро. Но скоро не получилось.
Военные годы были очень тяжелыми. Мы со старшим братом жили с мамой и бабушкой в городе Калинин, отец был в тюрьме. В семье — напряженка, война ощущалась во всем. Вскоре брат окончил 10-й класс и пошел добровольцем на фронт.
Москва находилась в 150 километрах, мы видели летящие на столицу самолеты и всполохи на горизонте, когда ее бомбили. Потом немцы подошли к нашему городу. Это было дико страшно. Нас с бабушкой и мамой на грузовике вывезли из Калинина. Помню, что оглядывался и видел сплошное зарево. Два месяца мы провели в Кашине, а после освобождения Калинина вернулись домой. Наш старенький деревянный домик был полуразрушен.
А потом начался голод. На одного человека давали 300 граммов хлеба, и больше ничего не было. Вы не представляете, что такое голод, когда всё время хочется есть. Летом я рвал крапиву, бабушка варила щи, и, кроме крапивы, в кастрюлю больше положить было нечего.
Еще помню, как с одноклассниками ходил на Волгу, когда прибывали баржи. Слабенькие, изможденные, худенькие мы выгружали лес, кололи и несли дрова в школу, чтобы протопить ее. В школе нам давали по булочке и чашечке чая. И это как-то помогало.
Каждое учебное утро начиналось с того, что мы слушали последние известия по радио. В классе была большая карта, и мы отмечали красными флажками, где наступают наши.
Знаете, это была невероятная беда. Люди боялись почтальонов. Вот и в наш дом однажды пришла похоронка. Брат погиб под Орлом, он был старше меня всего на четыре года. Помню, мама плачет, бабушка ревет... В тот день весь класс пришел к нам домой, дети принесли свои булочки, которые им давали в школе. Такая была круговая порука добра. Беда страшная, а люди были добрые. И дети, и взрослые понимали, что мы единая семья, и держались как могли.
Народ у нас потрясающий. Уже будучи взрослым, я узнал, что сказал Фридрих Великий: на Россию никогда не ходите. А потом Бисмарк произнес примерно такие же слова. Мы — Россия. Начиная с пятилетнего возраста и кончая древними стариками мы — одна семья, все плечом к плечу. Такую страну победить нельзя.
http://iz.ru/609075/nataliia-berishvili/beda-strashnaia-liudi-byli-dobrye