После президентских выборов в Абхазии победителю, кто бы это ни был, придется определяться с зыбким компромиссом между Россией и независимостью.
Почти буквальное совпадение по срокам предвыборных президентских кампаний в Абхазии и Украине столь же случайно, сколь случайным оно было и пять лет назад. Для того чтобы оттенить закономерность, кажется, вообще нет лучшего жанра, чем случайность. Пусть даже за пять лет суть закономерностей принципиально поменялась.
Явной поддержки нынешнему президенту Сергею Багапшу Москва выказывает не намного больше, чем в украинском случае – Януковичу. Технологии этой поддержки приблизительно схожи. В Киев помочь Януковичу едет не слишком представительная делегация «Единой России», в Сухуми Багапш идет под лозунгом движения «Единая Абхазия», словно для того чтобы отбросить сомнения в том, кто в Москве прикрывает тылы.
И очень похоже пришедшее понимание: ни киевский, ни сухумский выбор потрясением не станет.
По большому счету, у Москвы в Абхазии нет особой проблемы выбора. Она некоторым образом даже обречена на предпочтение Багапша: было бы странно отказаться от ставки на того, кто был фактически освящен признанием чуть более года назад.
Точно так же как с еще одним коллегой Багапша, лидером Южной Осетии Эдуардом Кокойты: каким бы необоримым ни выглядел соблазн обойтись с ним со всей решительностью, Москва позволить себе этого не может. Словом, Кремлю вполне достаточно иметь и в Южной Осетии, и Абхазии видимость оппозиции, которую на всякий случай, из соображений экологического баланса, тоже надо держать в определенном тонусе.
Правда в Абхазии, словно это и не постсоветская провинция, все устроено совсем не по постсоветским стандартам. После «мандариновых», то есть отчасти оранжевых, событий пятилетней давности власть поменяла даже свою кадровую природу. Вокруг нее стали группироваться вчерашние абхазские интеллектуалы, и даже диссиденты. И хотя обстреливают автомобиль не только премьера Александра Анкваба, но и руководителя национального банка, к привычному политическому противостоянию это особого отношения не имело – если не считать политикой ту особую бизнес-атмосферу, которая воцарилась на этой отрезанной от мира территории. Скажем, на вопрос о том, почему до сих пор не проведена инвентаризация земли и недвижимости, люди власти с грустью напоминали о покушениях на премьера и отвечали вопросом на вопрос: вы хотите, чтобы это стало обыденностью?
Но тут-то и особенность ситуации.
Багапш победил не просто как оранжевая альтернатива. За ним стояла невысказанная, но прочувствованная большинством идея о том, что пора переставать быть государством-гарнизоном.
Осада, как бы ни было принято полагать обратное, уже давно снята, по грузинскую сторону пограничной реки Ингури живут отнюдь не враги, и об этом факте осталось с ними только договориться, не ставя под вопрос независимость, которая уже все равно стала реальностью. А о том, что обреченностью на «братство с Россией» здесь уже давно тяготятся, в кулуарах говорили еще при Ардзинбе, не говоря уж о диссидентах, которые победу Багапша считали в изрядной степени и своей собственной.
Однако вчерашняя власть, проиграв почти в равной борьбе, обнаружила, что такой Багапш уязвим с любой стороны, что позволяло оппозиции позволительную, а стало быть, чрезвычайно эффективную эклектику. Поминая то и дело Багапшу его миролюбие по отношению к Грузии, они вынудили его стать самой промосковской фигурой в абхазской политике, после чего президент был обвинен в чрезмерной мягкости и к Москве. Багапш оказался в ловушке. Любое экономическое новаторство было чревато либо взрывом, либо новыми обвинениями и подозрениями. Попытка предоставить абхазские паспорта этническим грузинам из Гальского района едва не обернулась политическим кризисом – оппозиция не без оснований увидела в этом попытку расширить круг тех, кто за Багапша, а он и без того уже считался президентом неабхазских меньшинств, о чем тоже следовало напомнить избирателю.
В итоге на выборы идут три кандидата – групповой портрет нынешней Абхазии. Багапш, Рауль Хаджимба, сгруппировавший вокруг себя традиционную оппозицию, которую никто не рискнет назвать вчерашней. И, наконец, олигарх Беслан Бутба.
Бутба – олигарх отнюдь не абхазского масштаба, сделавший себя и свой капитал в Москве, – в Абхазии владеет помимо прочего и популярной газетой, и рейтинговым телеканалом.
А вопрос о российской ориентации считается при этом едва ли не моветоном. Естественно, навеки с Россией, это даже не обсуждается, как любой лозунг. Но ни один из трех кандидатов в привычном смысле промосковским не является и являться не может. Багапш – хранитель верности Москве поневоле. Хаджимба, не потерявший за пять лет связей в Москве, бдительно следит за тем, как бы идеалы этой верности не вошли в противоречие идеалам независимости – и если даже счесть это обычной политтехнологией, все равно придется признать, что он хорошо знает своего слушателя. И Бутба, как положено третьей силе, ищет свою нишу, а ее все равно приходится разрабатывать только в зоне этого непостижимого компромисса между Россией и суверенитетом.
Но пока хозяин этой ниши – действующий президент, при котором страна была признана Россией. И на этих выборах ни Москве, ни Багапшу опасаться скорее всего нечего. Недостаток административного ресурса вполне компенсируется ресурсом полезной инерции. Но вот после выборов победителю, даже если это будет не Багапш, придется с этим зыбким компромиссом определяться.
Любой серьезный вопрос – будь-то та же инвентаризация недвижимости, гражданство или даже таможня – является преломлением главного внутреннего противоречия, которое пока лишь глухо зреет: отношение к России.
Это противоречие, вызрев, расширится до поисков своего самоощущения в мире, который так или иначе постепенно будет открываться явочным порядком. Это будет нескоро, и англичане, давным-давно освоившие Северный Кипр, на Абхазию аналогичное внимание обратят не завтра и не послезавтра. Но рисоваться эта система координат начнет уже очень скоро. Может быть, ее контуры начнут проясняться уже к следующим выборам. Спустя десять лет после «мандариновой революции», про которую, как и в Киеве про «оранжевую», уже скорее всего никто и не вспомнит.