Жизнь требует движения»
Аристотель.
Европа, которая, в действительности, не монолитна, но разнообразна и разнолика благодаря множеству народов, населяющих ее, самой судьбой постоянно принуждена решать вопрос, каким образом достичь устойчивого взаимодействия не только между государствами-нациями, но и между различными народами (национальностями, этнонациями). Данная задача периодически осложняется то проблемами этнотерриториального характера, то нарастанием кризисных явлений в общеевропейской экономике. Однако по-прежнему именно национальные правительства государств-участников Европейского союза (ЕС) обладают политическим инструментарием для профилактики этнонационального вопроса, за которым кроются проблемы этнополитического конфликта по линии центр-периферия, этнического национализма и сепаратизма (который мы можем понимать довольно широко, от требований автономии до сецессии). Лучшим кейсом для исследования этнонационального вопроса в этом смысле является такой регион Великобритании как Шотландия. Именно там сейчас активно разворачивается процесс самоопределения, а лидер Шотландской национальной партии (ШНП) Алекс Сэлмонд уже заявил о проведении референдума о независимости региона осенью 2014 г..
Посему поставим в данной статье перед собой грандиозную цель определить, каким может быть решение шотландского этнонационального вопроса в духе поддержания европеизма, основываясь на двух идеях: 1) этнонациональные конфликты неизбежны и запрограммированы; 2) центр может осуществлять профилактику проблемы, создавая институты, включающие население в систему принятия решений. Для достижения поставленной цели следует определиться с представлениями об этнонациональном вопросе и факторах, влияющих на его развитие.
1. Терминологический омут этнонационального вопроса.
Прежде чем разбираться с этнонациональным вопросом, давайте определимся с основными понятиями, прежде всего, что собой представляет «нация» (natio) в западноевропейском понимании, и чем она отличается от так называемой «этничности» (έθνος), термина, любимого многими европейскими исследователями, так как данные явления - основные для развития общей Европы.
С точки зрения этимологии, «этнос» и «нация» означали, по сути, одно и то же явление (народ). Однако историческая практика показала, что общность народа может быть обоснована не только критерием кровного родства, но и многими другими критериями и обстоятельствами, заставляющими людей группироваться в социальном, экономическом и политическом измерении.
Общества средневековых западноевропейских государств, возникших на развалинах Западной Римской Империи, описывались в терминах латинского происхождения, которые были сохранены, включая понятие народа как «natio». С этого времени данный термин развивался одновременно с эволюцией государственности, общества и власти, и, с течением времени, «перерос» сам себя, так как стал обозначать политическое и хозяйственное единство, в то время как термин «έθνος» сохранил исконную этимологию, связанную с кровным единством. В период складывания централизованных государств понятие национальности и идея нации как единения нескольких народов, объединенных общими интересами и лояльных одному государю, просто окончательно возобладали и полностью подменили понятие «έθνος». По этой причине в Западной Европе нации не представляют собой какой-то один этнос и объясняются в категориях гражданского единства.
И когда в XX в. термины «этнос» и «этничность» вернулись для активного употребления, они уже не могли быть приравнены к понятию «нация», значение которого расширилось и, по сути, стало подразумевать государство. Однако это не означает, что нация представлена исключительно одним сообществом, хотя, конечно, доминирующее большинство формировало государственность, а сама она зачастую развивалась на базе конфликта между народами-завоевателями и завоеванными народами (англо-саксы и кельты, франки и галлы и др.). Поэтому национальный вопрос в западноевропейских политических реалиях – это вопрос образования государственности, вопрос гражданственности и лояльности политическому центру и сложившейся системе управления. Тем не менее, многие исторические сообщества (валлийцы, шотландцы, ирландцы, бретонцы, корсиканцы, баски, каталонцы и многие другие), имеющие свой политический опыт и, в ряде случаев, собственный государственный опыт, периодически выступали с требованием изменений в системе государственного управления. Они претендовали на статус нации, т.е. на собственную государственность. Надо признать, что многие политики, представляющие центральную власть, ныне уже называют представителей исторических сообществ нациями. Мы же для удобства и разграничения понятий, будем использовать для их обозначения термин «этнонация». Он позволяет провести разграничение между понятиями «нации» как группы людей, проявляющих лояльность государственной власти и поддерживающих идею об общем будущем, и «нации» (где синонимом может выступать понятие «этничность») как группы людей (субгосударственного уровня), разделяющих представление о своем историческом прошлом и обладающих особенностями культуры, которые выделяют эту группу из числа прочих групп, проживающих в одном государстве. Таким образом, под этнонацией следует понимать группу людей, имеющих общее происхождение (этнокровное), разделяющих и оберегающих свою культуру и язык, которые могут не совпадать с национальной, т.е. общегосударственной, культурой и национальным (государственным) языком.
Итак, что же представляет собой в Западной Европе этот пресловутый этнонациональный вопрос?
2. Этнонациональный конфликт как историческая битва народов в центр-периферийном измерении.
В свое время П. Сорокин утверждал, что не существует национального вопроса, есть только вопрос политический. Однако историческая реальность подтвердила наличие именно определенных этнонациональных предпочтений у населения разных стран. Во-первых, людям приятно осознавать себя частью некоего коллектива, имеющего ряд отличительных признаков от других сообществ. Во-вторых, для них важно, что эти особенности существовали всегда и при этом задолго до появления государств-наций. В-третьих, наличие у этих сообществ собственной государственности, часто подавляемой в истории другими народами, оказавшимися в определенный период времени, согласно концепции Л. Гумилева, более пассионарными, или, согласно А. Тойнби, более способными к вызовам природной среды и к их творческому переосмыслению, диктовало планомерный рост идеи восстановления так называемой исторической справедливости.
Соответственно, этнонациональные противоречия, зафиксированные и проявляющие себя в конфликтах центр-периферия (народ-завоеватель - завоеванный народ), были заложены изначально при формировании и развитии большинства европейских государств. Выяснилось, что даже к настоящему времени государства не изжили это противостояние. Заметим, что процесс развития национализма и сопротивления этнонациональных сообществ центру – процесс динамичный. Он спадает и возрастает в определенные периоды времени. Мы можем отметить сложившуюся тенденцию в течение XX века. Так, в 50-е, 70-е, 90-е гг., т.е. приблизительно каждые 20 лет, происходит всплеск этнонациональных требований. Поэтому в текущий период времени центральным правительствам регионализированных государств уже стоит насторожиться, так как, судя по сложившейся тенденции, скоро можно ожидать очередного значимого всплеска проявлений этнонационализма.
3. Факторы роста политического влияния этнонациональных сил и движений.
Среди множества факторов, влияющих на то или иное решение этнонационального вопроса и, соответственно, на формирование и развитие этнонациональных политических сил, следует выделить следующие: взаимодействие политических сил региона с населением, что отражает политический потенциал этнонациональной идеи, и взаимодействие региона с центром. Эти показатели, в свою очередь, четко демонстрируют характеристики политической культуры региона. Однако в настоящее время данные явления и процессы развиваются на фоне кризиса, затронувшего всех участников ЕС в 2008 г. и вызвавшего охлаждение экономики и рост рисков в еврозоне. Его можно полагать одним из основных факторов будущих последовательных изменений во всех сферах жизнедеятельности в среднесрочной перспективе в европейских государствах, что вызывает неподдельный интерес не только экспертов, но и обывателей. Не будем забывать, что для многих эксперимент ЕС – это не только пример достижений общего рынка, но это, прежде всего, образец возможного, хоть и относительного во многих аспектах, единства народов в общем европейском пространстве, т.е. этот вопрос непосредственно связан с проблемой этнонациональных взаимодействий. Поэтому целесообразно исследовать возможный формат и вектор развития этнонациональных проблем в странах-членах ЕС в контексте мирового финансового кризиса. С кризиса и начнём, затем перейдем к потенциалу этнонациональной идеологии с точки зрения трансформации государственного управления, т.е. выясним ее поддержку населением, и определимся с тем, какую роль в этих процессах играет так называемый центр со своим политическим инструментарием.
Во-первых, кризис – слово тревожное. Однако взглянем на него, как на ключ, который был дан, чтобы открыть какую-то новую дверь. Главное – поскорее определиться с тем, какую дверь следует открыть, дабы не толкаться длительное время в коридоре. Любой кризис всегда имеет многомерное значение. Соответственно, он затрагивает одновременно в разной степени все актуальные вопросы общественного развития. Одним из них является вопрос этнонациональных взаимоотношений и взаимодействия так называемых периферийных наций (этнонаций) с центром и доминирующим национальным большинством. Этот вопрос - основной не только для стабильного развития любого государства, но и для общего европейского будущего, поскольку именно он прямо связан с возможностью достижения относительного всеевропейского согласия. Именно в этнонациональном измерении кризис способен открыть ту самую дверь, перед которой уже давно стоит этнорегиональное сообщество Шотландии (и не только Шотландии), но пока еще опасается войти.
Во-вторых, кризис – это всегда накопление информации об усложнении и без того сложной ситуации. В связи с этим он заставляет общественно-политическое движение немного замедлить свой ход. Однако это всегда лишь затишье перед бурей. Поэтому, несмотря на то, что возникающие с кризисом социально-экономические трудности могут сдерживать радикальные проявления конфликта центра с этнонациональным сообществом, в условиях некоторой стабилизации общей ситуации, накопленная негативная информация о преодоленных этнонациональным сообществом трудностях будет предъявлена центру, будучи облеченной в новые, еще более радикальные требования.
При этом изменение потребностей населения в условиях кризиса даже не влечет за собой сущностный пересмотр основных политических позиций этнонаций, а лишь слегка корректирует формы и методы достижения целей. Политические ценности (идеалы) и потребности не могут совпадать всегда и однозначно. Именно по этой причине, например, население может в определенные периоды времени поддерживать этнорегиональные партии в большей или в меньшей степени, однако лояльность им не должна быть подвергнута сомнению. Так, в Шотландии на региональных выборах в 2007 г. ШНП получила большинство голосов, но ее популярность несколько снизилась именно в условиях мирового финансового кризиса. Тогда цели, предлагаемые партией, находились в противоречии с рациональным политическим выбором (сохранение единства страны), с точки зрения этнонационального сообщества. Однако лояльность и поддержка партии населением, в общем и целом, сохранились. Очевидно, что электоральное поведение во многом зависит от социальной и групповой принадлежности избирателя. Принадлежность традиционна и поэтому население не может особенно резко менять свои позиции, даже реагируя на социальные и экономические изменения в стране. По этой причине в любом государстве и регионе существуют традиционные ареалы действующих партий. Длительное сохранение партийных позиций обеспечивается во многом зрелым характером существующей этнорегиональной политической культуры.
Весомость идеи трансформации существующего государства, как основной для этнонациональных политических сил, определяется, конечно, ее поддержкой населением. Однако она находит отклик в его сердце только, если опирается на устойчивую конфигурацию упрощенных представлений об историческом прошлом, несправедливости текущей ситуации и торжества правды в будущем. Шотландская идея независимости демонстрирует удивительную устойчивость подобного симбиоза идей.
Одним из самых популярных национальных праздников в Шотландии остается день рождения Роберта Бёрнса, благодаря, в том числе, и его литературному дару, стала возможной романтизация шотландского прошлого. Самым мощным фундаментом идеи независимости остается опыт шотландской государственности и слабость англо-шотландского союза во многих отношениях. Поэтому, как только выгоды этого союза перестали действовать, изменилась позиция общественности и политических кругов региона.
Текущая ситуация выявила разные политические предпочтения населения Англии и Шотландии, разное восприятие политических событий, собственно говоря, разные политические культуры. Они базируются на очевидных культурных и территориальных различиях (культурно-территориальных дифференциациях), составляющих основы британской государственности, которые невозможно ниспровергнуть. Шотландское население в целом придерживается более левых взглядов, нежели англичане. Шотландцы негативно воспринимают идеи тэтчеризма, в отличие от англичан, и в основном отрицательно относятся к идеям Консервативной партии в целом. Интересно, что именно тогда, когда партия лейбористов стала уверенно сдвигаться вправо, ближе к центру политического спектра, шотландцы стали не менее уверенно отдавать предпочтения другим политическим силам. В регионе ШНП заняла ту нишу, которая ранее принадлежала лейбористам (и ныне именно лейбористы остаются главным конкурентом шотландских националистов на всех выборах). Так незаметно для всех стало ясно, что Шотландия и Англия – это два разных мира, две разные политические реальности, что ранее предпочитали не замечать, но, что отчетливо демонстрирует шотландцам несправедливое к ним отношение со стороны центра.
Даже осуществленная в 1998 г. в регионе реформа (деволюция), связанная с передачей четко оговоренных компетенций из центра на места, не создала партнерских отношений региона с центром. Грандиозное восстановление Шотландского парламента в 1999 г. сейчас воспринимается только как пролог к будущим успехам региона. Парламент ограничен в своей деятельности хозяйственными, культурными и социальными вопросами регионального уровня. Право менять ставку подоходного налога на три пенса имеет лишь формальное значение, но неприменимо на практике. Помимо этого, центр проводит самый тщательный аудит всех принимаемых парламентом постановлений. По-прежнему сохраняется пост государственного министра по делам Шотландии, который входит в состав правящего кабинета.
Деволюция не разрушила британское единство, как боялись консерваторы, но и не смогла построить новую устойчивую конструкцию британской государственности, а лишь замазала в ней трещины и разломы. Созданные в регионах политические институты не могут быть каркасом для нового государства. Безусловно, автономия Шотландии дала региону больше возможностей давить на центральное правительство, однако сохранила многие ограничения для самостоятельного регионального развития.
Неудивительно, что А. Сэлмонд, лидер ШНП, заявляет, что процесс приобретения независимости Шотландией является исторически неизбежным после крушения Британской империи, которое всё ещё продолжается. Таким образом, он делает вывод о восстановлении искомой исторической справедливости. А. Сэлмонд организовал кампанию в поддержку предстоящего осенью 2014 г. референдума о независимости Шотландии. Ее уже поддержали популярные шотландские актёры Брайан Кокс, Алан Камминг, Шон Коннери, бизнес лидеры и даже два победителя лотереи «Евромиллионы», которые предоставили в ее поддержку 1 миллион фунтов (шотландцев отличает высокая степень коллективной ответственности).
Безусловно, возникает вопрос, а, что, в таком случае, эффективно поддерживало единство государства.
Единство британской государственности длительное время скреплялось даже не столько политическими, сколько социальными институтами и экономическими перспективами. Всё началось с формирования Британской империи, а когда она стала рушиться, продолжалось благодаря, например, организации единой национальной системы здравоохранения, которая сделала для единства страны больше, чем наличие определенного числа представителей от Шотландии в общегосударственном парламенте. Также именно социальная направленность в политике Лейбористской партии обеспечила и политическую лояльность шотландцев центру. Поэтому именно сейчас, когда уже нет Британской империи, что могло бы позволить государству спокойно перенести тяготы кризиса, именно сейчас, когда отчетливо нарастает спад в экономике и ухудшаются социальные позиции шотландской этнонации, укрепляется идея самоопределения.
Данная идея зависит не только от националистических чувств, но и от ощущения населением своей социальной и экономической безопасности (та самая многомерная квинтэссенция блестящего прошлого, несправедливого настоящего и превосходного будущего). Очевидно, что достижение безопасности, прежде всего, связано с решением политического вопроса, а политика должна являть собой не что иное, как инструмент для решения социальных и экономических задач. Таким образом, именно формирование региональных политических институтов, связанных с этнонацией, оказывается единственным надежным инструментом, реализующим идею личной безопасности. Вероятно, во многих случаях, хоть и с тяжелым сердцем, но шотландцы могут признать необходимость отойти от Англии, которая движется в политическом плане вправо, что для шотландцев неприемлемо и угрожает их пониманию безопасности. А евроскептицизм Англии и обсуждение идеи покинуть ряды Евросоюза и вовсе кажется им абсурдной, поскольку шотландцам идеал общей Европы очень дорог. Более того, практика показала, что Шотландии выгодно взаимодействие с европейскими, а не английскими партнерами, особенно по линии энергетического сотрудничества. В качестве примера стоит упомянуть исследования в области альтернативной (возобновляемой) энергетики. Сейчас в Шотландии делают большую ставку на волновые электростанции. Эта идея имеет почти такое же значение для самоопределения региона, как обнаружение нефти и газа на шельфе вблизи Шотландии в конце 60-х гг. XX в.
При этом со стороны центра единственной реакцией остается нарастающее равнодушие и непризнание или непонимание складывающейся ситуации, т.е. реформы в отношении Шотландии не продолжаются, хотя они доказали свою профилактическую ценность на некоторый период времени. Тем не менее, именно центр несет основную ответственность за обеспечение населения, где бы оно ни находилось, и какой бы малой этнонацией не оставалось, безопасностью. В случаях ярко выраженного конфликта центра с этнонациональным (региональным) меньшинством, это возможно только через использование политических инструментов, т.е. через создание институтов, включающих население региона в систему управления. Очевидно, что в условиях кризиса невозможно прогнозировать немедленное обострение конфликта, так как любое радикальное решение грозит быстрым ухудшением ситуации, хотя после ее стабилизации, подобный сценарий оказывается наиболее вероятным. Однако кризис, сам по себе, не вносит существенных изменений в этнонациональные взаимоотношения, но, совпадая с периодами роста этнического национализма, может способствовать качественным подвижкам в решении вопроса самоопределения; в течение десяти лет такие изменения могут стать еще более очевидными для определенных территорий европейских государств, в частности, для Шотландии.
Таким образом, можно заключить, что окончательное решение шотландского этнонационального вопроса возможно только в рамках общей Европы, так как национальное правительство ограничено исторической практикой при конструировании своего взаимодействия с регионом. При этом в течение ближайших десяти лет данная проблема может потребовать намного более радикального поворота, нежели продолжение деволюции, т.е. национальное правительство может просто опоздать в ее решении. Создается впечатление, что правительство, невзирая на партийную принадлежность, неизбежно исходит из сложившейся схемы взаимоотношений центр-периферия, за пределы которой оно выйти не в состоянии. Эта запрограммированность основывается на сложившихся и закрепленных в исторической практике управления страной этнонациональных противоречиях. Это значит, что ни одно государство не защищено от проблем национализма и сепаратизма. Но именно по этой причине политические решения центра должны быть направлены на постоянную гибкую адаптацию системы управления к требованиям не столько времени, сколько людей, во власти которых его двигать и управлять им.
Еремина Наталья, доктор политических наук.